Я родилась в очень хорошей семье. Несмотря на то, что это была середина 80-х меня не прятали от родственников и даже от соседей. Да, судачили много, что я сижу не так и руки поднять не могу. Больше всего бросалось в глаза то, что годы идут, а ходить я так и не начала. Волей случая семья, в которой я росла, в деньгах не нуждалась. Дедушка проводил дни на престижной работе зубного техника. Бабушка — одна из лучших медсестёр в гинекологии. Мама пошла по стопам родителей и отдала предпочтение пробиркам и микроскопу в лаборатории. Семья отца разительно отличалась от маминой простотой русской жизни.
Папу я помню примерно с трёх-четырёх лет, а до этого он постоянно уезжал в командировки. Как потом выяснилось, у него были не только поездки в ближнее зарубежье, еще и частые посиделки с друзьями. После таких встреч он возвращался выпившим и устраивал представлениями. Их я смутно помню, потому что в такие дни меня отдавали либо бабушке (его матери), либо соседке. Шли годы, меня семья показывала различным популярным в народе лекарям и профессиональным врачам. В основном моим лечением занимался дедушка, т.к. был ещё молод и полон сил. А главное — его вела вперёд неугасающая надежда, что любимая семья не будет отличаться от многих знакомых. Отец тоже иногда принимал участие в моём восстановлении, но лучше бы этого не делал, потому что потом приходилось долго извиняться за его пьяное поведение в виде дополнительных финансовых расходов.
Уж лучше никакой, чем такой!
Мне исполнилось девять лет, и мои родители получили квартиру. До этого, с моего рождения, они жили с родителями мамы. У меня до сих пор это вызывает большое непонимание: почему они не воспользовались связями дедушки для покупки своего жилья. Ведь, если бы моё право на собственное жильё сохранилось, мне бы не пришлось в настоящем решать проблемы с ипотекой. Видимо, в то время родным в голову совершенно не приходила мысль о моей самостоятельной жизни. Итак, всё начало налаживаться. В моём городе открылась специальная школа, где обучались и проходили реабилитацию дети с ОВЗ. Помимо учёбы и развивающих занятий мне там нравилось находиться и просто так, ведь из-за этого я меньше видела отца.
С подросткового возраста начался мой самый сложный период. Именно в это время ребёнок уже осознанно анализирует своё физическое состояние. Возникают философские вопросы: «Почему я такая родилась? За что? Стану ли я как все здоровые?..». Вперемешку с подобными мыслями у меня всплывали картинки нормальных, как мне представлялось, семей. Где мама и папа уделяют детям время, рассказывают, какая жизнь, что им предстоит, когда они вырастут. Вместо этого моей маме приходилось много работать, чтобы нас прокормить, папу постоянно выгоняли с заработков. Часто мне приходилось находиться дома с ним, когда он был не трезв.
В удушье отчаянья!
Вспоминая сейчас то время, я его называю «хождением по лезвию ножа». Моё заболевание подразумевает полный покой, чтобы нервная система не подвергалась ни малейшему стрессу. Но с таким отцом это было невозможно. Были дни, когда его безумный зелёный змий эмоциональной волной передавался мне. В такие моменты я поддавалась какому-то первобытному желанию защитить себя, прекратить моральное убийство физическим. Мама вовремя выхватывала нож из моих неловких детских рук. Назвать такую жизнь адом, на мой взгляд, слишком помпезно. Ведь никто не заставлял семью оставаться вместе, несмотря на кошмар бытия.
Однако, ребёнок не имеет право на решающее действие, которое изменит жизнь. Он может лишь терпеть, надеясь на хоть какую-нибудь ситуацию, которая разрешится в его пользу. Я дождалась своего часа спустя 20 лет. Все эти годы и я, и мама давали ему сотни шансов. Игрушки, книги и даже продукты, которые он обменивал на алкоголь, в очередной раз показывали напрасность нашего терпения. Во мне росла злоба, которая дошла до апогея.
Шли голодные 90-е, и всем богатством от времён моего появления на свет осталась немецкая инвалидная коляска. Её мне подарил благотворительный фонд из Германии, который помогал российским семьям с детьми-инвалидами. Она была настолько идеальной, что я легко сама крутила колёса. Был день, как и все предыдущие, отец, приняв на душу стопку-другую, решил меня жизни поучить. Хотя я уже и без его повторений знала, какая жизнь — несправедливая тварь. Что-то ему не понравилось в моём взгляде или слове, итог — моя коляска резко полетела в стену. Хорошо, что без меня, а то бы я сейчас не писала эти буквы. Моё средство передвижения погнулось, одна сторона спинки вывернулась. Ездить я, конечно, на ней и дальше ездила. Но к моему заболеванию добавился сколиоз, потому что спинка коляски испортилась безвозвратно.
Проснуться от кошмара
Сейчас мне 35 лет, и 15 из них я — свободна. Я избавилась от панических атак, моё душевное состояние — в равновесии и нет страха перешагнуть черту закона. Отношения с отцом постепенно сошли на нет. И насколько мне известно, его постигла такая же кара: тёмное одиночество в компании всё того же зелёного змия. Долгое время я училась доверять мужчинам, видеть в них не просто чудовищ. У меня сложилась хорошая собственная семья. Однако я в противовес психологическим установкам выбрала себе в спутники непьющего мужчину. У нас похожее детство, поэтому сейчас мы делаем всё, чтобы наши дети не видели в алкогольном опьянении даже чужих.
Я не имею права указывать как жить кому бы то ни было. Однако как ребёнок, который узником прожил 20 лет с отцом-алкоголиком, могу поделиться мнением. Матери, вы не спасаете своего нездорового малыша, сохраняя семью с пьющем мужем. Вы создаёте иллюзию семейного счастья во благо общественному мнению, дабы не носить ярлык брошенки. С каждым днём ваша тьма будет расти, вы начнёте в ней тонуть, а ваш ребёнок, если не погибнет физически, то морально ему уготована дорога в лечебницу с психическими отклонениями. Ну а вас, женщины, любящие таких мужчин вопреки, может ждать единственное место, откуда ещё никто не вернулся.
Марина Хицкова — специально для Агентства Особых Новостей (on24.media).
Фото — pexels.com